Stanislav Lakoba (Abkhaz State University, Abkhazia, Foreign
Visiting Fellow, SRC, 2000)
В Японии ко мне вернулись сны. Очень эпичные, живописные, вещие...
Может быть, это покажется странным, но они – спутники моей жизни. Они
не снились лет десять, будто их распугали выстрелами и они улетели, как
птицы. Я не знал, что мои сны свили гнезда на острове Хоккайдо, в
Саппоро – в этой тихой провинции Тихого океана. Тихой, потому что здесь
не стреляют, не взрывают и даже не говорят громко. Тихой, потому что в
вечернем небе распускаются огромными цветами только выстрелы
праздничных салютов.
The author
Сны, как соль жизни. Меня всегда волновала эта сумрачная сторона
нашего подсознания. Я к ним очень прислушивался. И вдруг, во время
войны
на Кавказе, в Абхазии, они исчезли, растворились. Неужели во мне что-то
оборвалось? Очень важное, значительное. Когда-то я даже записывал сны.
Они вернулись так же неожиданно, как ушли. Вернулись в первую ночь на
Хоккайдо. Спасибо Японии и за это! За сны между небом и океаном.
Никогда не подумаешь, что в Саппоро живут около двух миллионов. Он
кажется тихим и спокойным, несмотря на обилие автомобилей, вой сирен и
очень странный народ под названием «велосипедисты». Здесь как-то
просторно, экологично и воздух прозрачнее. Может быть, это ощущение от
того, что многие люди в белых перчатках?... Японцы предусмотрительны и
очень немногословны. Плоды цивилизации все же не вытеснили зерно
традиционной культуры, а Запад обрел лишь новые восточные черты. Мне
нравится, что здесь не трогают друг друга руками во время приветствия,
уступают дорогу на велосипедной дорожке еще издали,
а женщины не смотрят в глаза незнакомым мужчинам. Только украдкой. Едва
заметным боковым зрением, почти неуловимым изящным поворотом головы,
якобы
куда-то в сторону. Нельзя сказать, что здесь много красивых женщин, но,
гораздо важнее, что здесь очень много женщин с какой-то «изюминкой».
Едва
уловимой. Встречаются просто фантастические, аристократические лица,
удивительные
глаза, словом, не девушки, а воздушные статуэтки, которые, кажется, уже
встречались
мне в средневековой японской живописи. И все – на колесницах! На
велосипедах!
Даже глубокие старики, старушки и самые малые дети – на велосипедах. На
моих глазах мальчик лет шести проезжал и уронил какую-то стеклянную
бутылочку. Она разбилась вдребезги прямо на проезжей части. Мальчик
положил рядом велосипед
и стал собирать стекла. Он сильно волновался, и все время смотрел – а
вдруг
появится машина. Он что-то шептал сам себе и не успокоился, пока не
убрал
все до последнего осколка. Вот с него, с этого мальчика, начинается
японская
культура. Нечто большее.
Вообще поражает в японцах какая-то максимальная собранность, бешеный
темп жизни. Мне кажется, в этой стране не нужно объявлять мобилизацию –
каждый
японец давно мобилизован. Все куда-то спешат, бегут, едут. У каждого
есть
вполне конкретная, правильная цель в этой по сути своей очень сложной
жизни. Наверное, так и должно быть. Все заняты работой, учебой. Такое
впечатление,
что круглосуточно. Никто не сидит около своих домов на скамейках, на
лавочках. Во дворе – ни души. Даже странно. Рядом огромный дом – не
слышно ни звука. Дом-призрак? Нет, по вечерам во всех окнах горит свет.
Во дворе этого
многоэтажного дома не увидишь человека. Только машины, машины, машины.
Как будто они и живут в этом здании. Если бы... Иногда во дворе тихо
играют
дети. Почти беззвучно.
Я не слышал в Японии ни одного повышенного голоса. Культура общения
кажется удивительной. Конечно, трудно судить о том, что происходит в
глубинах японского общества. Говорят, есть серьезные проблемы в школах,
в отношениях между родителями и детьми. Но эти проблемы существуют
везде. Они общечеловеческие. Почему? Почему киты и дельфины
выбрасываются вдруг на берег?
Возможно, свою печать наложила какая-то вселенская грусть, печаль,
столь характерная для японской поэзии. Я видел, как две японки ехали на
двух
велосипедах под одним зонтом и напевали какую-то грустную песенку в
такт
дождя. Вообще во время дождя многие японцы что-то тихо напевают. И в
этом
тоже сказывается своеобразный, неповторимый национальный колорит.
Возьмите «Записки от скуки», «Записки у изголовья» - эти шедевры
японской литературы. Грусть пронизывает и весь ХХ-й век – новеллы
Акутагава и стихи Такубоку, прозу Кавабата, фильмы Куросава и смерть
Мисима Юкио...
Я видел, как японцы отмечают праздники. Все очень красочно, играет
музыка, кругом цветы, но жизни при этом нет. Нет радости. На лицах
печать какой-то вселенской грусти. Нет, японцы не умеют веселиться. Не
могут беззаботно отдыхать.
Даже в эти минуты, мне кажется, они внутренне сжаты, как пружина, будто
ожидают какого-то подвоха, неожиданности – землетрясения или извержения
вулкана. Что ж, каждый народ, как две капли воды, похож на свою страну,
землю,
на ее ландшафт.
На Кавказе несколько раз приходилось ощущать землетрясение. Но
землетрясение здесь, в Саппоро, августовской ночью, хотя и было слабее,
произвело большее впечатление какой-то вкрадчивой непредсказуемостью.
Кажется, японцы постоянно находятся в ожидании худшего и их невозможно
застать врасплох. Даже природе это не всегда удается. Нация
приготовилась к прыжку. Она здорова и энергична. Экономика на подъеме.
Стабильность государства
и безопасность – дали свои результаты. Нигде мне не приходилось видеть
так
много стариков и детей, а ведь они - верный признак благополучия в
обществе. Я не встретил ни одного нищего, пьяного, которых полно не
только в современной
России, но и в самых передовых западных странах. Я не увидел здесь даже
бездомной собаки или кошки...
Мне приходилось слышать, что Саппоро – это не характерная Япония. Чтобы
почувствовать страну нужно побывать в Киото, в Токио, в Нара...
Наверное, так оно и есть.
Хоккайдо – некогда часть обширной страны айнов, которые населяли
Курилы, Сахалин. Их почти не осталось. Но сохранилось их название
«Саппоро», а наш
Университет Хоккайдо расположен, говорят, на месте древнего поселения
этого
народа. Рядом, я видел, идут археологические раскопки...
Сложный рельеф Хоккайдо напоминает профиль Японии. А айны напомнили мне
об убыхах. Был такой народ на Кавказе, родственный абхазам и адыгам. В
ХIХ в. его не стало. Но остался на берегу Черного моря известный в
России город-курорт Сочи, который носит убыхское имя. Так от народов
остается одна топонимика. И мне очень по душе, что в Центре есть не
просто ученые, а люди, которые занимаются историей и культурой таких
народов...
Если бы вы знали, как не хватает стабильности в других частях мира. Мы,
порой, ничего не можем планировать на вечер, на завтра, и потому, когда
меня спрашивали из Центра, какого числа через год мне удобнее приехать
в Саппоро,
у меня начинался нервный срыв. Наши люди, измученные войной, бытовыми
проблемами
и всеми видами блокады, включая информационную, не знают порой какой
день
недели сегодня, который час... Такое отношение ко времени наблюдается
только
в тюрьме. Один, очень известный политик, назвал нашу страну, Абхазию,
«геополитической
заключенной».
Так что, дорогие мои японские друзья и коллеги, берегите стабильность
своего государства.
Я благодарен судьбе, что оказался в Японии. Что могу спокойно работать,
ходить в библиотеку, изучать редкую историческую литературу, писать
статьи, поддерживать научные контакты с коллегами в других частях мира,
свободно получать
необходимую информацию. Я благодарен, что нахожусь в прекрасных бытовых
условиях. Моей семье настолько хорошо здесь, что даже неловко перед
моими
соотечественниками. Так и хочется спросить у Всевышнего: Япония – это
сон?
Вспоминается китайская притча. Мальчику приснилось, что он бабочка, но
когда он проснулся, то никак не мог понять: мальчику снилась бабочка
или бабочке снилось, что она – мальчик?
SRC Home
